Калганов спросил привычно, сколько, отсчитал купюры. И снова почувствовал себя банкоматом.

— К Новому году будем что-нибудь покупать? — спросил он, пытаясь избавиться от этого чувства. — Елку, например.

Снежана удивленно рассмеялась:

— Зачем нам елка, мы что, дети? — и тут же осеклась испуганно. — Или ты про Эдика… так они ж вроде не скоро еще… Нет, зачем елка? Почему ты спросил?

— Так, новогодний атрибут, — пожал плечами Калганов, — почему бы и нет?

— Ой, ни к чему, — отмахнулась Снежана, — Зай, мы же все равно в «Седьмое небо» собирались. А потом в Москву. Я как раз к Новому году платье прикупить хочу, а что еще надо?

Игорь не ответил. Стало тошно. Нет, конечно, а что ему еще надо? Заботы захотел? Духа праздника, атмосферы новогодней в доме? Боже, какие глупости!

Продукты в супермаркете на первом этаже купит он, пригласительные уже оплатил, как и косметолога, парикмахера, фитнес-центр, уроки вокала и что там еще? Все в норме: заработает он, она потратит, горничная уберет, приготовит повар в ресторане, а какая-то забота… Ишь, чего захотел!

— Там холодно? — спросил он.

— Да какая тебе разница, ты же на машине, не замерзнешь.

«Вот такие дела, — сказал себе Калганов, — не замерзну. А ведь появление ребенка в доме все изменит. Если он… она появится, конечно». Но какое-то десятое чувство подсказывало, что так оно и будет. И придется менять жизнь, перекраивать полностью.

Надевая шарф, Игорь подумал, а хотел бы он жениться на Снежане? И даже поморщился в ответ, особенно представив законную тещу в этой съемной квартире, а потом дома, в московской.

Игорь ехал по одной из краснодарских улочек, глядя со свежеобретенной ностальгией на людей, покупающих елки на новогодних базарах, на иллюминации в витринах, на огромные шары на деревьях, на веселую группу студентов в красных шапках Санта-Клауса, и чувствовал себя оторванным от общего праздника, заключенным в ином, искусственном мире. Внезапно, у светофора Калганов увидел невысокую женщину в пальто, она отвернулась, взметнулись каштановые волосы. У Игоря учащенно забилось сердце. Повинуясь не разуму, а дурному инстинкту, он зачем-то вывернул из ряда машин к обочине. И тут женщина посмотрела прямо на него. Не она. Не Наташа. Совсем не она. Все оборвалось.

Хотя какого черта? Как она могла оказаться за триста километров? Калганов раздраженно ударил рукой в перчатке по рулю: совсем спятил!

В офисе со смехом секретарь Леночка и девушки из маркетинга украшали мишурой шкафы с одинаковыми красными папками. Игорь сдержанно улыбнулся и прошел в свой кабинет. Сел за стол, включил компьютер. Снова вспомнилась Наташа. В груди творилось что-то невероятное, неправильное, потому что в тишине четырех стен с гравюрами Венеции и Альпийскими видами мыслям был дан полный простор. К счастью, заглянул Вадик Степанян:

— Шеф, как поездка?

— Отлично, — сказал Игорь. — Рассказывай, что нового.

— Торговые условия на следующий год вчера с «Артемидой» обсуждали. Полный, скажу я вам, аллес…

И закрутилась обычная деловая жизнь: проблемы, задачи, отчеты, бюджеты. Калганов погрузился в них с головой, только чтобы не думать, не чувствовать, не мечтать… Он забыл поесть, засиделся допоздна в офисе, чтобы стать уставшим и излечившимся, и почти преуспел в этом, если бы не внезапное сообщение в Фейсбуке. О ней.

Игоря бросило в холод, потом в жар. Захотелось сорваться с места и полететь, помчаться туда, где его не ждут. Спокойствие оказалось лишь затишьем перед бурей сумбура и полным хаосом в голове.

Глава 7

Юрий развел бурную деятельность и без приглашения почувствовал себя, как дома. Пока Наташа обзванивала родственников и дедушкиных знакомых, он обстоятельно освоил холодильник и кухонное пространство. Сварил сосиски и спагетти на двоих, полил все это остатками томатного соуса, нашел вчерашний пирог, квашеную капусту высыпал в миску и сдобрил ее маслицем и нарезанным полукольцами луком. Без внимания не остались и домашние помидорчики из банки, маленькие, красные, ароматные, один к одному. Когда Наташа вышла из зала, кухню уже украшал накрытый стол, сервированный с медвежьим изяществом: тарелки, вилки, снедь в кастрюльке, толстыми ломтями нарезанный хлеб по соседству с кусками пирога.

— А… — только и выдала Наташа, оторопело глядя, как Юрий, сняв крышку с кастрюльки, с торжественным видом накалывает сосиску.

— Вам две или три?

— Одну… Когда вы все успели?

— Я хозяйственный, вот, — заметил Юрий Васильевич, ловко выуживая двумя ложками покрасневшие от соуса спагетти и раскладывая по тарелкам. — Мамуля моя, царствие небесное, всему научила. Но знаете, вот, иногда так хочется не самому похозяйствовать. Увидел я вчера, какая вы умничка, все в руках спорится, вкуснотища такая, что аж меня тоска взяла: чего я все сам да сам… Между прочим, женат не был.

— Отчего же? — Наташа, еще не веря своим глазам, села за стол.

— Да как-то привык, знаете. Мамуля была у меня характерная, мы с ней жили хорошо, а с девушками встретишься раз-другой и хватит. Теперь вот поумнел, только думаю, не поздно ли? — он выжидающе взглянул на собеседницу, словно у той в руках имелась мера «поздно или не поздно», и она, будто Фемида с завязанными глазами, сейчас взвесит на весах его участь.

Наташа лишь пожала плечами:

— Наверное, никогда не поздно.

Юрий Васильевич воспрянул духом, улыбнулся широко:

— А вот и я думаю, чего мое одиночество, так уж дорого, что ли? Свобода, знаете, иногда скучной становится. Вот. Придешь домой, телевизор, интернет… Уныло. Вот. Благодарен я Ольге Петровне за то, что зазвала меня к вам.

Наташа вздохнула.

— Вкусные спагетти. И за ужин спасибо. Неожиданно. Как и ваш вчерашний визит.

— Ну да… Вот. — Он откусил половину сосиски разом, пожевал, выдавил на спагетти маринованный помидор из кожицы. Затем решился глянуть на Наташу с надеждой: — Я вот слышал, что все хорошее случайно бывает. А если неслучайно, то вроде как-то и не так. Бывает даже наоборот: ждешь чего-то, ждешь, настроишься на позитив, так сказать. А выходит и не очень. Вот. Зато когда не настроишься, ладненько выходит, правда?

— Бывает, — снова вздохнула Наташа и посмотрела на розы в вазе.

Котенок крутился под ногами. Юрий Васильевич бросил ему кусочек.

— Ешь, животинка.

Тот, урча, принялся уминать сосиску.

— Мясная, значит, — ухмыльнулся хозяйственный гость.

— Да, в магазине посоветовали. Не обманули, спасибо.

Если бы не беспокойство о дедушке, Наташа почувствовала бы себя комфортно и расслабилась. Сегодня Юрий Васильевич не вызывал неприязни, скорее даже наоборот, теперь он забавлял своей манерой повторять «вот», пыхтеть и веселил неуклюжими попытками произвести впечатление. Они были, пожалуй, даже милыми. По-дружески милыми, по-соседски. Хорошо, что Юрий говорил не о влюбленности, не о страсти и тем более не о большой любви. Где-то между строк, между улыбок и морщинок у серых глаз читалась боязнь остаться одному к пенсии, желание найти товарища, партнера, собеседника, с которым удобно жить рядом. А кто обвинил бы мужчину в этом?

Наташе самой иногда представлялась одинокая старость в большом доме, и было не по себе. Но теперь та казалась нелепой и слишком далекой. Внезапная, пусть и недолгая встреча с Игорем всколыхнула в Наташе что-то юное, свежее. Она почувствовала себя моложе, интереснее, красивее, как куст розы в саду, стойко переживший морозы, покрывшийся нежными, трепетными листиками и потянувшийся бутонами к солнцу весной.

Оттого Наташа вроде бы и понимала гостя, но кивала рассеянно, словно все, что он говорил, ее не особо касалось. Будто сидит она в партере и смотрит спектакль с участием доброго здоровяка с соломенными волосами, который вызывает сопереживание и желание, чтобы у него было хорошо, и все же остается ненастоящим, далеким, потому что сидит там, на сцене, а она, Наташа, здесь, в зрительном зале.